Дело человека [Дело для настоящих мужчин] - Дэвид Герролд

— Только чуть. Слушал немного, когда ехал сюда сегодня вечером.

— Что вы услышали?

— Сплошной шум и гам. О том, что делать с червями. Очевидно, есть фракция, которая хочет попытаться установить мирный контакт.

— Вы верите в эту возможность?

— Нет.

— Почему?

Я помигал: — Э-э, вы не слишком знаете о хторрах, не правда?

— Что ж, это не германские племена. Но я спросил ваше мнение.

— Я ни разу не видел хторра, который хотел бы остановиться и для начала немного поболтать. У нас не было выбора, кроме как убивать их.

— Сколько хторров вы видели?

— Живых или снимки?

— Всего.

— Э-э, ну я видел фотографии Шоу Лоу…

Форман понимающе кивнул: — Продолжайте.

— … и я видел гнездо, о котором говорил утром. С четырьмя хторрами. Одного я сжег.

Он выжидательно помолчал. — Это все?

— Э-э, нет, был еще один. Здесь, в научном центре.

Его глаза сузились. — Расскажите, — медленно произнес он.

Я покачал головой. — Это было просто…

Он посмотрел мне в глаза и сказал: — Я знаю об этих забавах, сынок. Вы были на одной из них?

Я кивнул. — Несколько собак. Ими кормят хторров. Живьем. Вы знаете это?

Форман сказал: — Утверждают, что хторры не хотят питаться мертвыме мясом, они едят добычу живьем.

— Это правда. По меньшей мере, насколько я знаю.

— Мм-хм. И это все хторры, которых вы видели?

— Да.

— Так вы эксперт по хторрам?

— Нет, конечно нет. Но у меня больше опыта, чем у других, по крайней мере у тех, кто выжил, чтобы рассказать. Сегодня некоторые болваны говорили о дружбе с хторрами. А это не более возможно, чем дружба бифштекса с собакой — разве что внутри.

— Не может случиться, что ваш опыт с хторрами ограничен и это влияет на ваше восприятие их?…

— Вы имеете в виду, что есть мирные хторры, но я не знаю о них?

Он кивнул.

Я взвесил эту возможность. — Что ж, возможно есть мирные. Я не слышал ни об одном. И не думаю, что кто-нибудь другой слышал, иначе мы бы узнали об этом сегодня. Кто-нибудь что-нибудь сказал бы. Кто-нибудь знал бы об этом, не так ли?

Форман не отвечал.

— К чему вы это, кстати?, — спросил я.

Он покачал головой. — Просто для информации. Сырой материал. Вы понимаете. Правду видно только тогда, когда смотришь на нее со многих точек зрения сразу.

Я покачал головой. — Вы спрашивали не для информации. Вы намеренно рыли для чего-то.

— Вы слишком подозрительны. Я гражданский, сынок. Может, продолжим?

— Есть еще вопросы?

— Немного. Сегодня, стоя перед толпой народа, вы сказали, что сожгли человека, потому что на него напал червь.

— Да. — Часть меня настаивала, чтобы я возвел оборонительный барьер против доискиваний этого человека, но другая часть требовала сказать правду независимо от того, кто ее слушает. Единственный путь, на котором мы можем победить хторров — это говорить правду. Я добавил: — Это лучшее, что я мог сделать.

— Лучшее?… — Он поднял брови. — Откуда вы знаете?

— Прошу прощения?

Его тон стал жестче. — Вы были когда-нибудь на противоположной стороне огнемета?

— Нет, не был.

— Тогда откуда вы получили информацию?

— Мне сказал Шоти.

— Кто это Шоти?

— Человек, которого я сжег. Сэр. — Последнее слово я подчеркнул.

Форман немного помолчал, поворачивая сказанное так и этак, проверяя, не заминировано ли оно. Наконец, он сказал: — Мне говорили, — те, кто знают, — что смерть от огня самая ужасная из возможных. Когда поражает напалм, можно чувствовать, как ваша плоть превращается в пламя.

— Сэр, — сказал я холодно, — при всем уважении, когда волна огня из огнемета поражает вас, нет времени почувствовать что-либо. Внезапная потеря сознания.

Форман глядел скептически.

— Я был там, сэр. Я видел, как быстро это происходит. Нет времени даже для боли.

Он задумался надолго. — Как насчет вины?, — спросил он наконец. — Для этого было время?

— Что?

— Вы чувствуете вину за то, что сделали?

— Вину? Я сделал то, что требовалось! То, что мне сказали! Я никогда не напрашивался на это! Да, черт, я чувствую вину! И стыд, и отчаянье, и тысячу других вещей, для которых нет имен! — Что-то взорвалось во мне. — О чем все это? Вы тоже судите меня? Слушайте, у меня достаточно трудностей, когда я живу по своим стандартам — не просите меня жить по вашим! Я уверен, что ваши ответы лучше, чем мои, кроме того, ваша целостность все еще не запятнана грубыми фактами практики! Вы рассиживаетесь, поедая клубнику! А я — тот парень, что нажал на крючок! Если есть лучший ответ, вы думаете, я не хочу знать? Вам не кажется, что я имею первое право знать? Пойдемте на холмы и покажите мне! Я был бы рад узнать, что вы правы. Но если вы не против, я захвачу свой факел, полностью снаряженный и готовый к бою, просто на случай, что вы ошибаетесь!

Он терпеливо ждал, пока меня несло. И даже потом не ответил сразу. Он встал, пошел на кухню и достал бутылку воды из холодильника. Взял стакан, наполнил его льдом и вернулся в гостиную, медленно помешивая воду с кубиками льда. Расселся в кресле, попивая воду и глядя на меня поверх стакана. Когда он заговорил, голос был тихим и спокойным: — Вы закончили?

— Да. Пока.

— Хорошо. Теперь я хочу задать вам несколько вопросов. Я хочу, чтобы вы приняли во внимание пару вещей. Хорошо?

Я кивнул. И сложил руки на груди.

— Благодарю вас. Теперь скажите мне вот что. Какая, собственно, разница? Может, к лучшему сжечь человека, а может, нет. Может, он ничего не почувствовал, а может это абсолютная форма боли, мгновение острейшего ада. Какая разница, Джим, умер ли человек, сожранный пастью хторра или сожженный напалмом? Он все равно мертв. В чем заключается различие?

— Вы хотите, чтобы я ответил?

Форман сказал: — Продолжайте. Попробуйте.

Я сказал: — Разницы нет — в том, что вы спрашиваете.

— Неверно, — сказал он. — Есть. Большая разница для того, кто нажимает на крючок.

Я обдумал это. — Извините, не вижу, в чем.

— Хорошо, посмотрим с другой стороны. Что важнее? Убивать хторров или спасать жизни?

— Не знаю.

— Правда? Кого же мне спросить об этом?

Что? Уайтлоу задавал тот же вопрос. Если я не знаю, то кто же знает? Я сказал: — Спасать жизни.

— Хорошо. А что же нам делать для спасения жизней?

Я улыбнулся: — Убивать хторров.

— Правильно. Так что случится, если человеческое существо встанет на пути? Нет, позволь сказать по-другому: что могло бы случиться, если бы ты попытался спасти… как его имя, Шоти?

— Мы оба заплатили бы за ферму.

Форман кивнул: — Правильно. Так что же важнее? Убивать хторров или спасать жизни?

— В этом случае, убивать хторров.

— У-гу. Так имеет значение, какое оправдание ты используешь?

— Что?

— Имеет значение, веришь ли ты, что человек умирает в пламени безболезненно, или нет?

— Что ж, нет, я думаю, нет.

Он кивнул: — Так что ты чувствуешь сейчас?

Я покачал головой: — Не знаю. — Я чувствовал, как меня разрывает изнутри. Я открыл рот говорить и закрыл его.

Он еще раз поднял брови.

— Я не знаю, — повторил я.

— Ладно, — сказал он. — Спрошу по-другому: ты сделал бы это снова?

— Да, — сказал я, не задумываясь.

— Ты уверен?

— Да.

— Благодарю. И как ты будешь себя чувствовать?

Я встретил его взгляд прямо. — Гнусно. Чувствуешь именно так. Но все же я сделаю это. Важнее всего — убивать хторров.

— Ты в самом деле непреклонен, не так ли?

— Да, именно так.

Он глубоко вздохнул, потом выключил диктофон: — Окей, я закончил.

— Я прошел?

— Повтори?

— Ваш тест — ведь это было не интервью? Это была проверка позиции. Я прошел?

Он посмотрел над диктофоном прямо мне в глаза: — Если это проверка позиции, то вопрос наверное может повредить тебе.

— Да, верно. — Я все еще сидел, скрестив руки. — Если моя позиция оставляет желать чего-нибудь, то, стало быть, со мной надо обращаться только так. Поэтому мы квиты.

Он поднялся и я встал вместе с ним. — Ответьте мне еще на один вопрос. Существуют ли мирные хторры?

Он поглядел озадаченно: — Не знаю. А как ты думаешь?

Я не ответил, просто проводил его до двери. Он вставил свою карточку в щель и дверь для него открылась. Я хотел выйти вместе с ним, но в холле ждали два вооруженных охранника.

— Извини, — сказал Форман. Впервые он выглядел смущенным.

— Да, — сказал я и отступил. Дверь передо мной закрылась.

31

Почти тридцать секунд я стоял, уставившись на проклятую дверь и не говоря ни слова.

Я положил на нее ладони и нажал. Металл был холодным.

Я прижал голову к солидной металлической плите. Ладони сжались в кулаки.

— Дерьмо!

А потом я сказал еще целую кучу других слов.

Я ругался, пока не стал повторяться, потом перешел на испанский.

Когда я, наконец, исчерпался, то чувствовал себя не лучше, чем вначале.

Опустошенным. Обманутым. И глупым.